смерть. Я превращаюсь в одно большое, бесконечное, безграничное ожидание».

До пяти утра Соня мается бессонницей, слушая, как по столу и полу бегают, шурша лапками, полчища тараканов. Когда за окном начинает брезжить рассвет, изнурённая ожиданием, с чугунной головой она проваливается в небытие и тут же выныривает обратно, в тревожную явь, только чтобы в неловкой надежде схватить телефон и вновь убедиться – ни звонка, ни сообщения нет.

Она листает присланное ранее, перечитывая его: «Люблю Вас искренне, волшебная, милая, нежная, чудесная, страстная леди!», «Умничка с божественным всем», «Лапушка», «Сырки купил» и короткое, восторженное «Уи-и-и!», как исключительный возглас по поводу какого-то радостного события, – какого – уже и не вспомнить. Короткие факты собраны в маленькие, чёрные буковки, и она трогает их подушечкой пальца, едва прикасаясь к экрану.

«Это был хардкор40, но теперь-то урок пройден, и можно вернуться к Тебе, домой. Я сама виновата. Это я провоцировала Тебя на жестокость. Ты просто хотел помочь, вот и всё».

– Да он просто показал тебе, – вклинивается в тоскливое ожидание Глория, – как сильно ты сама себя ненавидишь!

Соня безжизненно смотрит на телефон – опять пусто – и кладёт его возле подушки:

– Мне так нужны обнимашки… И прижиматься к нему во сне, понимаешь? – она скручивается на кровати, по-детски обхватив острые коленки руками и утыкаясь в них носом.

– Близости тебе не хватает. Прикосновений, – Глор, разминаясь, поочерёдно выпускает и втягивает когти, плюхается рядом и старательно обнимает её, насколько хватает лап.

– Я забываю его запах, скоро не вспомню лица, и всё это означает одно: мою неизбежную смерть, – из опухшего носа высачивается и капает на постель скупая слезина.

– Воу-воу! – Глория скорчивает гримасу. – Давай только без пафоса, ладно? Не много ли смерти тебе одной?

– Я отдала ему власть над собой и телом. Война проиграна. Он отобрал все мои оргазмы. Всё кончено. Всё давно уже кончено.

– Оргазмы, ага! Слыхали? – Глория закатывает глаза. – Отобрал у неё! – и она, поскрипывая зубами, вполголоса матерится.

Соня снова берёт телефон, смотрит на экран и кладёт обратно, – не проходит и трёх минут.

«Нет никакого выбора, одна пустота вокруг, и куда ни глянь – везде она. Будто бы вся планета покрыта океаном, а я – маленькая, забытая всеми – в лодке без вёсел плыву сквозь туман, холодный и липкий».

С навязчивой периодичностью она заглядывает в телефон.

«Даже если он потерял мой номер, есть множество способов дать ответ. Но нет. Он молчит. Уже с утра я ощущаю отчаяние от того, что и этот бесконечный день снова придётся прожить в ожидании».

«Сегодня ровно два месяца».

«…Три. Неизвестность – это хуже всего. Он не мог забыть. Просто прождал этот срок. „Чуда“ не произошло. Но три месяца – это даже уже не два. (Лист в этом месте исчёркан и продырявлен ручкой). Нет выбора. Ничего от меня не зависит и не зависело никогда. Разве что решение воплотиться, принятое на небесах душой. И возможность уйти досрочно».

Глория отлучается, и Соня достаёт из аптечки пачку снотворного. Вытряхивает таблетки на ладонь. Одна, две, пять… Она сбивается со счёта и методично, по одной съедает их все, запивая из банки сырой водой. Зарывается, не спеша, в одеяло, и уже там, в безвоздушном пространстве, её мир начинает плыть, засасывая мутнеющее сознание в головокружительный водоворот. На фоне цветастых, пляшущих в темноте пятен Соню затягивает было в бездну, но невнятное: «Эй, детка…» резко выдёргивает её на поверхность, точно плотвичку, подсечённую удачливым рыбаком.

С титаническим усилием она открывает глаза и обнаруживает Глор – размытое привидение, с мышью в зубах.

– Чёрт! – вскрикивает та, и серый трупик гулко плюхается на пол. – И на минуту оставить нельзя!

Шуршание бумаги, усиленное во сто крат, ужасающе скрежещет в ушах.

– Риск внезапной остановки дыхания во сне, – кошкодева торопливо читает инструкцию к таблеткам, под действием которых Соня проваливается в бездонно-глубокий сон. – Синдром ночного апноэ41. Галлюцинации.

Дальше она щерится, трясёт Соню за плечо, но безрезультатно, – препарат продолжает действовать.

– Автобус… – бубнит та сквозь дремоту. – Товарищ водитель, а куда мне надо?

Автобус – тот самый, с серыми шторками – резко тормозит, и она кубарем валится в проход. За рулём вместо водителя сидит он – её мужчина – и улыбается, но нездорово, хищно. Пригнувшись под перилами, отделяющими водительское место от салона, он шагает к ней и склоняется так низко, что видны нефритовые крапинки на тёмной радужке глаз. Зловеще, смакуя каждую букву, говорит:

– Выбирайте, л-л-леди: я или воздух?

– Ты, – не раздумывая, отвечает Соня и тянется, чтобы обнять.

Он выворачивает ей руку – резко, – и она, вскрикнув, сгибается пополам. Вертикальная стойка позади становится местом пытки. Неизвестно откуда взявшейся верёвкой мужчина привязывает её за запястья к поручню и злобно кричит в лицо:

– Я или воздух?

– Ты, – отвечает на выдохе Соня. Так долго ждала, и вот…

Из кармана комбинезона, на груди которого написано: «Everyone comes back home42», он извлекает прозрачный пакет и, напялив его ей на голову, туго утягивает за ручки на подбородке. Нащупывает под чокером желобок на шее, где пульсируют крупные вены. Давит на них. Его лицо так близко: бездонные зрачки немигающих глаз видны даже через мешок, а ноздри раздуваются точно у возбуждённой ипподромной лошади, вышедшей на беговую дорожку.

– Удушение чревато остановкой сердца, – слышится поучительный голос Глор откуда-то из параллельной Вселенной.

В голове раздаётся тиканье гигантского метронома, отмеряющего равномерные куски утекающей жизни. Три глотка, и воздуха больше нет. При вдохе тонкий целлофан жадно втягивается в рот, и Соня дышит всё чаще, всё отчаяннее.

– Из-за гипоксии43 происходит преждевременное сокращение желудочков сердца, что вызывает аритмию44!

«Он или воздух? Почему всё время приходится делать выбор? Этот чёртов, проклятый выбор: он или она? Он или воздух? Он или сама жизнь? Неужели нельзя иначе?»

У висков рождается глубокая синяя боль; холодная стойка впивается в позвоночник. «Леди, Вы погнёте поручень!» – смеётся из глубины прошлого его такой узнаваемый голос.

«Мне нужен вдох. Только один. И потом я снова выберу Тебя. Пожалуйста. Всего один вдох!»

Она заваливается на бок в сопровождении его стиснутых на шее, побелевших от напряжения рук, на которых рельефно играют бицепсы, – змея на плече грациозно шевелит кольцами. Перед взором появляется огромное алое сердце – сбивается с ритма, содрогаясь в неровных конвульсиях. Пульс отдаётся в ушах, гремит канонадой.

– Дыхательный алкалоз, – урок патфизиологии под руководством невидимой Глории продолжается уже на полу. – Необратимое повреждение мозга… Асистолия45… Возбуждение блуждающего нерва… – и, смачно икнув, она заключает: – Летальный исход.

– Стоп! – хрипит Соня.

– Не слышу! – отвечает мужчина, чем демонстрирует, что всё превосходно слышит.

– Сто-о-оп!

Её уносит в беспамятство и забирает в обморок. Сердце стучит отбойным молотком, боль разливается тёплым приятием.

«Умираю», – пульсирует в голове.

«Смерть представлялась мне как-то иначе».

В глазах темнеет. На чёрном фоне проплывают, рисуя узоры, серебристые волосинки, и затем, словно на экране телевизора всё сливается в белую линию, которая с громким «Пи-и-иу!» превращается в точку, гаснет.

Только тогда мужчина и сдёргивает пакет.

…С остекленевшими глазами Соня лежит на кровати, а Глория неистово скачет на ней, пружиня о рёбра лапами. Хвост крутится бешеным пропеллером, позволяя ей попадать точно посередине грудины. Кровать поскрипывает.

Вдох получается через рот: Соня сгибается пополам, – отчего кошкодева скатывается на пол, – и сипло засасывает воздух. Свистящий выдох, и она откашливается до рвоты: с тягучим желудочным соком наружу вываливается белая каша из размякших таблеток. Скорчив брезгливую физиономию, Глор отбегает в сторонку.

Ещё один вдох!

«О, он такой сладкий – воздух! Ни с чем не сравнимый! Ни с чем!»

Глория топчется лапами по инструкции, откусывает клочки, злобно плюётся:

– «Я люблю тебя больше жизни! Как воздух!» Тьфу! Как перестать это слышать? – и, задёргав хвостом так, словно это взбесившаяся змея: – Да какая же это любовь?

Рвота – мучительная, сжимающая внутренности